ОПЫТ КЛЯУЗЫ-КОММЕНТАРИЯ НА 
  НЕДОРАЗВИТЫХ  ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ГЕНИЕВ
  Н.С.БАХАРЕВА

Ты Евгенй, я Евгений, 
Ты не гений – я не гений. 
Ты говно и я говно, 
Я недавно – ты давно! 

    Написать вразумительный и внятный комментарий на  текст столь причудливый и путанный сложно.  Автор  Недоразвитых Провинциальных Гениев постоянно сам путается, перескакивает от одной мысли к другой, его голос звучит то как пророчество и откровенно пафосно, то срывается на крик: его слишком часто захлестывают эмоции, а метафоры и образные выражения зашкаливают. На подтверждение своей правоты он регулярно дает ссылки на такие авторитеты, которые могут считаться солнцем нашей культуры. Все мы, видимо, моментально должны замолчать, когда столь чудовищную и невнятную глупость эти авторитеты то ли комментируют, то ли подтверждают, то ли оправдывают. Поэтому мой комментарий это простой подстрочник, в котором я больше из лени выбросил достаточно длинный ряд предложений, потому что их комментировать совершенно бессмысленно – они самостоятельно ничего не могут добавить, ни прояснить. Но выражаю уверенность, что упорный и кропотливый читатель, самостоятельно прочтет оригинальный текст и сделает свои выводы. 
Чтение оригинального материала перед прочтением нижеизложенного обязательно. Невыполнения этого условия преследуется по закону. 

        И так приступим.

   Автор начинает с высокой, но фальшивой ноты: «Провинциальное искусство – явление самодостаточное». И перейдя на  фальцет, он запел о том, что провинциальные художники живут какой-то другой параллельной жизнью, чтобы продолжать эксплуатировать доверие зрителей.  И не то страшно, что эксплуатируется доверие, а то, что зрителям они эти самые провинциальные, а скорее злые гении – навязывают свое сознание.  Навязанное сознание чем-то и очень сильно пугает автора, потому что он, наверное, единственный осознает тот факт, что только это и происходит на всех провинциальных выставках, в музеях и прочих всевозможных мероприятиях около культурного характера. Ему одному очевидно, что вместо нетленного шедевра, все  художники и искусствоведы пытаются просто переделать его мозги – идея может показаться не только маниакальной, но и шизофренической…, но клиника еще нас ждет впереди. «Эти провинциальные гении – автор спустился на октаву ниже, – существуя параллельно этому миру». Миру, где нашего автора все считают более или менее за человека, пусть и несколько чудаковатого, со своими причудами и с некоторым запасом вздорных идей, но всё же за человека.  А лично автор тем не менее, не считаясь с мнением окружающих, все более ощущает свою личностную мерзость и убожество.  Каждое утро, просыпаясь, он подходит к зеркалу и это зеркало не врет – «я, я, я – что за дикое слово, разве мама любила такого – злого, серого, полуседого и всезнающего как змея…» - на некого смотрит существо далекое от совершенства.
   Понимая, что не стяжать ему плодов духовных, автор готов перейти к  душевному, т.е. как сам выражается  – отдаться во власть толпы. Но, мне трудно анализировать следующее предложение, которое и в контексте предложенного текста имеет мало смысла; вырванное из контекста оно теряет смысл окончательно: «Преградой этому могли служить только сами  ЛИЧНОСТИ, на смену которых  пришли рабфаковцы/учителя рисования – уже без индивидуального или группового инициативного опыта, соблазненные  Страной Советов  для культивирования «духовности» через  призму доступности массам трудящихся». Таких предложений по ходу текста тьма, поэтому о смысле отдельного и общего приходиться только догадываться. Поэтому читать, читать и читать подлинник, потому что слишком сложен для понимания исходный текст.
   Плюнув хлесткой фразой в пустоту, автор обращается видимо к своей любимой теме, как он ее мило называет – «душевной бытовухи» – понятие совершенно темное для нас бедных читателей и глупых обывателей, насколько же совершенно ясное и прочувствованное для автора «Недоразвитых провинциальных гениев».  Автор сетует  в сердцах, и, видимо, ужасно страдает от того, что душевную бытовуху  формально изъяли из реальной жизни  -).  Моментально без душевной бытовухи мы оказались все в  какой-то  Зоне.  Впрочем, можно и не беспокоиться по этому чудовищному поводу, потому что признать этот факт нам не дано уже в силу рождения.  Видимо все, кроме автора, страдают некоторой универсальной мозговой недостаточностью, или идиотизмом.  Успокойтесь, ласково говорит автор, с этим придется  жить дальше…
   Но нам не стоит расстраиваться и скорбеть: на наше счастье – душевная бытовуха жива!  Она просачивается к нам со страниц таких писателей – длинный и путаный список авторитетов от Толстого и Достоевского, до Платонова и Шукшина…   В общем, как не скрывали от нас душевную бытовуху, заслоняя ее идеалом светлого будущего, но историческая реальность внесла свои коррективы…  УРА ТОВАРИЩИ!!!  Автор опять диагностирует общество и отдельные личности – все живут с ощущением ненужности и осознанием бессмысленности, но при этом прекрасно с этим уживались.  Хоть в говне, но в теплоте.
   Чтобы преодолеть свою ущербность необходимо обратиться к очень сильному средству – к Солженицыну – «Преодолеть ущербную особенность человека учиться только на собственном опыте».  Восстановлению памяти и ее дисциплине, почему-то помогает документальная фотография.  Но с памятью не так все просто, ведь прошлое постоянно обманывает нас в отношении смысла вещей (!?).  Запутавшись с документальной фотографией, памятью и преодолением ущербности, автор перескакивает на плоскость картины.  И тут с разбегу опять же бросает нам следующее заявление, что без плоскости картины, этого другого измерения, сама реальность не достаточна. (Так и хочется повторить за плешивым – какая архиверная, какая архимудрая мысль).  Т.е. кирпич, упавший на голову не достаточен, без этого другого измерения.
   Если кто уже привык к методу изложения своей точки зрения нашего друга, и для которых он открывает глаза, будет интересно узнать, что художники создают свои полотна, чтобы быть достойными участи оракулов или, по крайне мере, творцами исчезнувшей или не существующей реальности.  Дальнейшее действие художников может служить основанием для немедленного терапевтического вмешательства врачей - психиаторов, потому что художники – особенно провинциальные, начинают вопеть: «Я так вижу, Я так чувствую, Я так думаю и т.д.» и подсовывать в качестве аргумента хорошо выполненные работы, которые убеждают только профанов.  Вот не понятно, в чем все-таки пытаются убедить профанов, эти несчастные художники, остается загадкой…
   Чтобы выбить себе право на дальнейшие плевки и хамство автор скромно намекает на свой возраст, на собственную биографию и историю виденного. Другие ничего подобного просто не видели и не видят!  На художественных  фуршетах, они начинают, что называется, «наезжать»  на нашего смелого автора – «Ты кто такой!? Жрешь наши бутерброды с икрой, запиваешь вином и при этом критикуешь!».  Оказывается наш автор очутился среди дипломированных специалистов по Вождению, Воспитанию и Приближению Светлого будущего, которые объединились, чтобы опиваться и обжираться на фуршетах. И судя по всему для  себя эти специалисты уже давно живут в прекрасном далеком.  Поскольку у автора отобрали «незаслуженный» бутерброд, он может совершить неуклюжий плевок в сторону… продукта среды, гениальных представителей шариковых, в сторону всех этих заслуженных  Членов с их откровенной нечувствительностью к тому  Миру, который их породил. Автору больно наблюдать, что эти озабоченные творцы, симулируя творческий процесс, используя ремесленные навыки, немного потолкавшись, расползаются в разные стороны – автор корчится от боли в страшных судорогах, а плевок летит мимо.
   И тут стоит отметить, что все аргументы вздорного автора сводятся к логике бессмертного диктора Армянского  Радио, который на вопрос: «А можно ли сделать конфетку из говна?», отвечает –  «Можно, но конфетка будет из говна».
   Наблюдая всеобщую путаницу в умах и творчестве, только автору определенно ясно, что во всем виноваты «Советы депутатов», а лично для него дороги попытки отобразить подлинность жизни в век симулякров (мой личный поклон Бодрияру), что и оправдывало его суету – т.е. бесконечную критику тех, кто подкармливал его на фуршетах. Что бы быть убедительным, автор от Солженицына бросился к Товстоногову, и пробормотал за ним что-то невнятное про чувствительный барометр, без которого всё игра ума или фантазия…  Но поскольку враги уже объединились в союз, давно друг друга наградили званием заслуженных, автор призывает немое Время, чтобы оно обрушилось на тех, кто мечтает после своей кончины получить ту дань признательности, которую они недополучили при жизни. Все их действия опять же опасны, тем более, что все увлекаются не делом, а творчес-ким полетом, надеясь получить собственное место под солнцем и может быть успокоиться душевной сытостью(?), чего сам автор видимо крайне опасается.
Не могу не процитировать, уж больно понравилось: «Природа не могла наделить «Гегемона» достоинствами у него отсутствующими…» – тут можно вспомнить и  Заболоцкого:  «Людоед у джентльмена неприличное отгрыз».
   Перевалив за середину своего монолога очень сбивчивого и путанного, из которого мы можем понять, что зло это – Совдепия, Союз художников, их мастерские, фуршеты… :  для нас неожиданно раскрывается псевдоним столь прыткого автора – это Николай Бахарев, фотограф…, а враги кто?  Кто навязывает нам сознание?– и вот их список (вспомним всех поименно…) Суслов А., Ротко Н., Бессонов И., Высоцкий Е. (Высоцкий, между прочим, просит себя именовать Русланом) и, Царство ему Небесное, Карманов В.  На их позу – «Я художник», Бахарев метко замечает – и это должен чувствовать каждый, кто с ним согласен, – что все их достижения видны только на официальных смотрах достижений единений «партии и народа».  Но традиций русского искусства, вероятно (здесь видимо общий хамский тон изменил Бахареву и он дрожащей рукой вписал это скромное вероятно), им не передалось. – Написал, как отрезал.  Ведь действительно кому интересны эти люди, – не помнящие родства своего.
   Бахарев предупреждает, что в их мастерских складированны только личные амбиции. А что им остается делать, ведь можно стать подражателем, но не продолжателем. Видимо секрет о том, как стать продолжателем известен только Бахареву, но поскольку ему постоянно намекают на съеденный бутерброд с красной икрой, этот секрет он прибережет. Но при этом Бахарев страдает некоторым садомазохистским отклонением, потому что он вместе с такими же несчастными регулярно обрекает себя на болезненную пытку «лицезреть самодовольные творческие лица и слушать искусствоведческих глухарей с их соцреализмом и невыносимо героическими героями,…».  Кто хочет, может дочитать цитату.
   Но это все простительно, потому что, что сделаешь с наркоманами, которые сидят на самом сильном наркотике, который дарит забвение бессмысленности повседневного существования и дает чувство причастности чему-то  великому и бессмертному. Удивительный наркотик, дающий Шарикову возможность изображать из себя непризнанного гения, а всем вышеперечисленным его товарищам существовать и осознавать в реальном пространстве своих сограждан. – И куда только наркоконтроль смотрит!  Они по притонам бегают, а тут под крылом отдела культуры, можно сказать под отеческим взглядом самого господина Маслова, который за всем следить должен, такое творится!
   После того, когда понятно, что все находятся под кайфом, для  Бахарева становится понятна игра и манипулирование с устоявшимися символами (стоит напомнить, что для адекватного функционирования любой системы, коммуникация должна осуществляться в понятийном пространстве, а не в абстракции). В наркотическом бреду приходят образы из прошлого, которые все эти непризнанные гении  берут на прокат, и видимо бесщадно и бесцеремонно эксплуатируют.
   Следующее предложение полно смысла, для меня, впрочем, скрытого – «За возможность испытать прекрасные чувства – требование их превозносить».  Что-то из детского мультфильма – Кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую конфету.
А если тебе вдруг подсунули фальшак, пустую дозу, стоит симулировать восторг в простодушном желании прильнуть к власти.                                                                                                            Алексей Ильич Осипов,  в своих многочисленных выступлениях перед публикой и перед телекамерами, любит повторять следующий анекдот: «Сидят дзэнбуддисткий монах и юный послушник. Сидят и медитируют десять лет. После чего монах говорит послушнику: «Ты Брахман». Послушник поднимается и уходит. Десять лет монах медитирует уже в одиночестве. Потом приходит послушник, садиться рядом и говорит: «Я брахман». Осипов смеется – «Все он стал Богом».
   Мне кажется, что Николай Бахарев пользуясь своим исключительным положением и в силу возраста, а так же количества увиденного, хочет для ряда новокузнецких наркоманов от искусства проделать следующую процедуру. Собрать их всех вместе и сказать им: «Вы Шариковы!!!» И пусть расходятся. Пройдет несколько лет и все приползут к Николаю Сергеевичу и будут говорить: «Я Шариков»…,но есть и трудности, как предупреждает Бахарев. Тут он сам как некий пророк и учитель теории культуры возглашает: «Даже придя к осознанию/ признанию своей принадлежности к шариковым, есть возможность победить/ приобщиться к утраченному наследству и вновь обмануться надеждой…».  Видимо, чтобы из недоразвитого гения стать доразвитым, путь Шарикова неизбежен и должен практиковаться настойчиво и ежедневно (sic). После этого следует:  перенести, по мнению опять же Бахарева, безобразное в образное и тем оправдать наличный статус его бытия – задача для автора художественного события имеющего непредсказуемые последствия.  «Поручик, так за это можно и по морде получить!». «Можно! Но можно и впендорить!»
   Приступаем к заключительной части забавного монолога. Бахарев всех сажает на одно поле (я со всеми да на одном поле…), которое называет культурой – и это имеет далеко идущие выводы, от единого культурного типа или генотипа, до своего креста. «А я Шариков, и этим я горжусь» – заявляет Бахарев, (Стоит только предупредить Бахарева, чтобы не стал подписываться Шариков, памятуя о том, что Фридрих Ницше перед своим несчастьем подписывался – «Распятый») «и как любой Шариков я хорошо чувствую вранье провинциальных гениев, и хаваю далеко не все!». А поскольку никто из недоразвитых гениев не бежит в Шариковы, все их творческие честолюбивые претензии обречены на провал исторической предопределенностью! ВСЕ!  И каков печальный итог – «Теперь для них важнее всего сохранить свое достоинство», - что за этим скрывает автор для нас непонятно.  А сам Бахарев как за последний аргумент цепляется за Венедикта Ерофеева, который по своему образу жизни, Шариковым видимо как раз и стал, – «Все должно происходить медленно и неправильно, чтобы человек не возгордился». Гениев, не внявших и не ставших на его позицию,  Бахарев серьезно предупреждает, что застарелая гениальность тоже излечивается поражением всех органов жизнедеятельности. Таков итог – смертельный приговор.
   В конце скромный эпилог, от еще одного Шарикова: «Личное и социальное столь тесно и органично переплетено, что отделить одно от другого невозможно. Это признак большой художественности».  Если это оставить без подписи, то выглядит цитата в данном контексте, полной бессмысленностью.
P.S. Исходя из в целом верных положений, Бахарев опускается только до плевков и дешевой ругани – аргументы слабы и бессвязны, речь сбита и логически невыстроенная.  В целом статья выглядит откровенным вздором, болтовней взбесившегося  Шарика – чего возможно автор и добивался.  Но и это можно было сделать изящнее.
   Его плевки и выпады не достигают цели, потому что, играя на своем поле, он не приближается к противнику на расстояние плевка; он нисколько не обращает внимание на правила игры противника, постоянно пытаясь только перекричать его – «Сам дурак!» И в этой ситуации дураком выглядит как раз сам Бахарев.

     За сим и подписываюсь Полиграф Полиграфович Ш.    
2009 год. Новокузнецк.
Андрей В.Котляров.